Неточные совпадения
Но когда
проходил мимо градоначальник (он
в этот день
ходил форсированным маршем), то поспешно отирали
слезы и старались придать лицам беспечное и доверчивое выражение.
— Я? ты находишь? Я не странная, но я дурная. Это бывает со мной. Мне всё хочется плакать. Это очень. глупо, но это
проходит, — сказала быстро Анна и нагнула покрасневшее лицо к игрушечному мешочку,
в который она укладывала ночной чепчик и батистовые платки. Глаза ее особенно блестели и беспрестанно подергивались
слезами. — Так мне из Петербурга не хотелось уезжать, а теперь отсюда не хочется.
Блеснет заутра луч денницы
И заиграет яркий день;
А я, быть может, я гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета,
Забудет мир меня; но ты
Придешь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальный жизни бурной!..
Сердечный друг, желанный друг,
Приди, приди: я твой супруг...
И шагом едет
в чистом поле,
В мечтанья погрузясь, она;
Душа
в ней долго поневоле
Судьбою Ленского полна;
И мыслит: «Что-то с Ольгой стало?
В ней сердце долго ли страдало,
Иль скоро
слез прошла пора?
И где теперь ее сестра?
И где ж беглец людей и света,
Красавиц модных модный враг,
Где этот пасмурный чудак,
Убийца юного поэта?»
Со временем отчет я вам
Подробно обо всем отдам...
Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует
Близ неоконченных стихов
Ни женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но
слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен
в двадцать пять.
Если он хотел жить по-своему, то есть лежать молча, дремать или
ходить по комнате, Алексеева как будто не было тут: он тоже молчал, дремал или смотрел
в книгу, разглядывал с ленивой зевотой до
слез картинки и вещицы.
У Марфеньки на глазах были
слезы. Отчего все изменилось? Отчего Верочка перешла из старого дома? Где Тит Никоныч? Отчего бабушка не бранит ее, Марфеньку: не сказала даже ни слова за то, что, вместо недели, она пробыла
в гостях две? Не любит больше? Отчего Верочка не
ходит по-прежнему одна по полям и роще? Отчего все такие скучные, не говорят друг с другом, не дразнят ее женихом, как дразнили до отъезда? О чем молчат бабушка и Вера? Что сделалось со всем домом?
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и
слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас
ходил бы по полям, под руку водил бы
в сад,
в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
— Ты ничего не понимаешь
в своей красоте: ты — chef-d’oeuvre! Нельзя откладывать до другого раза. Смотри, у меня волосы поднимаются, мурашки бегают… сейчас
слезы брызнут… Садись, —
пройдет, и все пропало!
Он медленно ушел домой и две недели
ходил убитый, молчаливый, не заглядывал
в студию, не видался с приятелями и бродил по уединенным улицам. Горе укладывалось,
слезы иссякли, острая боль затихла, и
в голове только оставалась вибрация воздуха от свеч, тихое пение, расплывшееся от
слез лицо тетки и безмолвный, судорожный плач подруги…»
Умер у бабы сын, мать отстала от работы, сидела
в углу как убитая, Марфенька каждый день
ходила к ней и сидела часа по два, глядя на нее, и приходила домой с распухшими от
слез глазами.
Молодой чиновник
прошел в затворенную дверь и вывел оттуда заплаканную даму
в трауре. Дама опускала костлявыми пальцами запутавшийся вуаль, чтобы скрыть
слезы.
Но пароксизм бешенства заметно
проходил.
Слезы мешались с проклятиями и стонами, пока не перешли
в то тяжелое, полусознательное состояние, когда человек начинает грезить наяву.
После чая Василий Назарыч
ходил с Нагибиным осматривать мельницу, которая была
в полном ходу, и остался всем очень доволен. Когда он вернулся во флигелек, Веревкин был уже там. Он ползал по полу на четвереньках, изображая медведя, а Маня визжала и смеялась до
слез. Веселый дядя понравился ей сразу, и она доверчиво шла к нему на руки.
Иван Федорович вскочил и изо всей силы ударил его кулаком
в плечо, так что тот откачнулся к стене.
В один миг все лицо его облилось
слезами, и, проговорив: «Стыдно, сударь, слабого человека бить!», он вдруг закрыл глаза своим бумажным с синими клеточками и совершенно засморканным носовым платком и погрузился
в тихий слезный плач.
Прошло с минуту.
Хотел было я обнять и облобызать его, да не посмел — искривленно так лицо у него было и смотрел тяжело. Вышел он. «Господи, — подумал я, — куда пошел человек!» Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса
прошло, как я
в слезах на молитве стоял, а была уже поздняя ночь, часов около двенадцати. Вдруг, смотрю, отворяется дверь, и он входит снова. Я изумился.
Проходит месяц. Вера Павловна нежится после обеда на своем широком, маленьком, мягком диванчике
в комнате своей и мужа, то есть
в кабинете мужа. Он присел на диванчик, а она обняла его, прилегла головой к его груди, но она задумывается; он целует ее, но не
проходит задумчивость ее, и на глазах чуть ли не готовы навернуться
слезы.
Однажды вечером, подходя к винограднику, где жили Гагины, я нашел калитку запертою. Недолго думавши добрался я до одного обрушенного места
в ограде, уже прежде замеченного мною, и перескочил через нее. Недалеко от этого места,
в стороне от дорожки, находилась небольшая беседка из акаций; я поравнялся с нею и уже
прошел было мимо… вдруг меня поразил голос Аси, с жаром и сквозь
слезы произносивший следующие слова...
Как-то вечером Матвей, при нас показывая Саше что-то на плотине, поскользнулся и упал
в воду с мелкой стороны. Саша перепугался, бросился к нему, когда он вышел, вцепился
в него ручонками и повторял сквозь
слезы: «Не
ходи, не
ходи, ты утонешь!» Никто не думал, что эта детская ласка будет для Матвея последняя и что
в словах Саши заключалось для него страшное пророчество.
В его доме было тяжело,
в воздухе были
слезы, тут, очевидно,
прошла смерть.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом
в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько
в продолжение ста лет
сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой за плечами, с всевозможными сувенирами из волос и сорванных цветов
в котомке, благословляемых на путь
слезами матери и сестер… и пошли
в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
Оказалось, что это был тот же самый Балмашевский, но… возмутивший всех циркуляр он принялся применять не токмо за страх, но и за совесть: призывал детей, опрашивал, записывал «число комнат и прислуги». Дети уходили испуганные, со
слезами и недобрыми предчувствиями, а за ними исполнительный директор стал призывать беднейших родителей и на точном основании циркуляра убеждал их, что воспитывать детей
в гимназиях им трудно и нецелесообразно. По городу
ходила его выразительная фраза...
— Да, да… Нездоров. Ах, если бы вы только видели, какие ужасные ночи я провожу! Засыпаю я только часов
в шесть утра и все
хожу… Вдруг сделается страшно-страшно, до
слез страшно… Хочется куда-то убежать, спрятаться.
Еще раз
в отцовском доме сошлись все сестры. Даже пришла Серафима, не показывавшаяся нигде. Все
ходили с опухшими от
слез глазами. Сошлись и зятья. Самым деятельным оказался Замараев. Он взял на себя все хлопоты, суетился, бегал и старался изо всех сил.
Три недели матка почти не
слезает с гнезда и день и ночь; только
в полдни
сходит она на самое короткое время, непременно закрыв гнездо травою и перьями, чтобы яйца не простыли.
Утка сидит на гнезде, почти с него не
слезая; один раз только
в сутки
сойдет она, чтобы похватать поблизости какой-нибудь пищи, и
в продолжение трехнедельного сиденья чрезвычайно исхудает.
Слезы являлись у него каждый раз на глазах, когда он слушал, как «
в полi могыла з
вiтром говорила», и он сам любил
ходить в поле слушать этот говор.
Удовольствие мое переменилося
в равное негодование с тем, какое ощущаю,
ходя в летнее время по таможенной пристани, взирая на корабли, привозящие к нам избытки Америки и драгие ее произращения, как-то: сахар, кофе, краски и другие, не осушившиеся еще от пота,
слез и крови, их омывших при их возделании.
— Нет, нет… — сурово ответила Таисья, отстраняя ее движением руки. — Не подходи и близко! И слов-то подходящих нет у меня для тебя… На кого ты руку подняла, бесстыдница? Чужие-то грехи мы все видим, а чужие
слезы в тайне
проходят… Последнее мое слово это тебе!
— Женни! Женни! — кричал снова вернувшийся с крыльца смотритель. — Пошли кого-нибудь… да и послать-то некого… Ну, сама
сходи скорее к Никону Родивонычу
в лавку, возьми вина… разного вина и получше: каркавелло, хересу, кагору бутылочки две и того… полушампанского… Или, черт знает уж, возьми шампанского. Да сыру, сыру, пожалуйста, возьми. Они сыр любят. Возьми швейцарского, а не голландского, хорошего, поноздреватее который бери, да чтобы
слезы в ноздрях-то были. С
слезой, непременно с
слезой.
На другой день, впрочем, началось снова писательство. Павел вместе с своими героями чувствовал злобу, радость;
в печальных, патетических местах, — а их у него было немало
в его вновь рождаемом творении, — он плакал, и
слезы у него капали на бумагу… Так
прошло недели две; задуманной им повести написано было уже полторы части; он предполагал дать ей название: «Да не осудите!».
— Пьянствовать-то, слава богу, не на что было… Платье, которым награжден был от вас, давно пропил; теперь уж
в рубище крестьянском
ходит… Со
слезами на глазах просил меня, чтобы я доложил вам о нем.
На этот раз,
проходя потихоньку по зале, Паша заглянул ему
в лицо и увидел, что по сморщенным и черным щекам старика текли
слезы.
Случалось иногда, впрочем, что она вдруг становилась на какой-нибудь час ко мне по-прежнему ласкова. Ласки ее, казалось, удвоивались
в эти мгновения; чаще всего
в эти же минуты она горько плакала. Но часы эти
проходили скоро, и она впадала опять
в прежнюю тоску и опять враждебно смотрела на меня, или капризилась, как при докторе, или вдруг, заметив, что мне неприятна какая-нибудь ее новая шалость, начинала хохотать и всегда почти кончала
слезами.
Несмотря на свои четыре года, она
ходила еще плохо, неуверенно ступая кривыми ножками и шатаясь, как былинка: руки ее были тонки и прозрачны; головка покачивалась на тонкой шее, как головка полевого колокольчика; глаза смотрели порой так не по-детски грустно, и улыбка так напоминала мне мою мать
в последние дни, когда она, бывало, сидела против открытого окна и ветер шевелил ее белокурые волосы, что мне становилось самому грустно, и
слезы подступали к глазам.
В будни эти старики и старухи
ходили, с молитвой на устах, по домам более зажиточных горожан и среднего мещанства, разнося сплетни, жалуясь на судьбу, проливая
слезы и клянча, а по воскресеньям они же составляли почтеннейших лиц из той публики, что длинными рядами выстраивалась около костелов и величественно принимала подачки во имя «пана Иисуса» и «панны Богоматери».
И на другой день часу
в десятом он был уже
в вокзале железной дороги и
в ожидании звонка сидел на диване; но и посреди великолепной залы,
в которой
ходила, хлопотала, смеялась и говорила оживленная толпа,
в воображении его неотвязчиво рисовался маленький домик, с оклеенною гостиной, и
в ней скучающий старик,
в очках,
в демикотоновом сюртуке, а у окна угрюмый, но добродушный капитан, с своей трубочкой, и, наконец, она с выражением отчаяния и тоски
в опухнувших от
слез глазах.
Адуев только что спустился с лестницы, как силы изменили ему: он сел на последней ступени, закрыл глаза платком и вдруг начал рыдать громко, но без
слез.
В это время мимо сеней
проходил дворник. Он остановился и послушал.
Итак, я отправился один. Первый визит был, по местности, к Валахиной, на Сивцевом Вражке. Я года три не видал Сонечки, и любовь моя к ней, разумеется, давным-давно
прошла, но
в душе оставалось еще живое и трогательное воспоминание прошедшей детской любви. Мне случалось
в продолжение этих трех лет вспоминать об ней с такой силой и ясностью, что я проливал
слезы и чувствовал себя снова влюбленным, но это продолжалось только несколько минут и возвращалось снова не скоро.
— Убивалась она очень, когда вы ушли! Весь зимовник прямо с ума
сошел. Ездили по степи, спрашивали у всех. Полковнику другой же день обо всем рассказали, — а он
в ответ: «Поглядите, не обокрал ли! Должно быть, из беглых!» Очень Женя убивалась! Вы ей портмонетик дорогой подарили, так она его на шее носила. Чуть что —
в слезы, а потом женихи стали свататься, она всех отгоняла.
Ченцов
в последнее время чрезвычайно пристрастился к ружейной охоте, на которую
ходил один-одинешенек
в сопровождении только своей лягавой собаки. Катрин несколько раз и со
слезами на глазах упрашивала его не делать этого, говоря, что она умирает со страху от мысли, что он по целым дням бродит
в лесу, где может заблудиться или встретить медведя, волка…
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли
слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед тем очень редко видала отца Василия, потому что
в православную церковь она не
ходила, а когда он приходил
в дом, то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия
в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла
в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы между русскими попами могли быть такие светлые личности.
В последние минуты отъезда она, впрочем, постаралась переломить себя и вышла
в гостиную, где лица, долженствовавшие провожать ее, находились
в сборе, и из числа их gnadige Frau была с глазами, опухнувшими от
слез; Сверстов все
ходил взад и вперед по комнате и как-то нервно потирал себе руки; на добродушно-глуповатой физиономии Фадеевны было написано удовольствие от мысли, что она вылечила барыню, спрыснув ее водой с камушка.
Несмотря на все эти утешения и доказательства, Сусанна продолжала плакать, так что ее хорошенькие глазки воспалились от
слез, а ротик совершенно пересох; она вовсе не страшилась брака с Егором Егорычем, напротив, сильно желала этого, но ее мучила мысль перестать быть девушкой и сделаться дамой. Как бы ни было, однако gnadige Frau, отпустив Сусанну наверх
в ее комнату,
прошла к Егору Егорычу.
— Не послушался — и проиграл! А жаль Эюба, до
слез жаль! Лихой малый и даже на турку совсем не похож! Я с ним вместе
в баню
ходил — совсем, как есть, человек! только тело голубое, совершенно как наши жандармы
в прежней форме до преобразования!
По воскресеньям молодежь
ходила на кулачные бои к лесным дворам за Петропавловским кладбищем, куда собирались драться против рабочих ассенизационного обоза и мужиков из окрестных деревень. Обоз ставил против города знаменитого бойца — мордвина, великана, с маленькой головой и больными глазами, всегда
в слезах. Вытирая
слезы грязным рукавом короткого кафтана, он стоял впереди своих, широко расставя ноги, и добродушно вызывал...
9-еапреля. Возвратился из-под начала на свое пепелище. Тронут был очень
слезами жены своей, без меня здесь исстрадавшейся, а еще более растрогался
слезами жены дьячка Лукьяна. О себе молчав, эта женщина благодарила меня, что я пострадал за ее мужа. А самого Лукьяна
сослали в пустынь, но всего только, впрочем, на один год. Срок столь непродолжительный, что семья его не истощает и не евши. Ближе к Богу будет по консисторскому соображению.
Да, наверное, оставалось… Душа у него колыхалась, как море, и
в сердце
ходили чувства, как волны. И порой
слеза подступала к глазам, и порой — смешно сказать — ему, здоровенному и тяжелому человеку, хотелось кинуться и лететь, лететь, как эти чайки, что опять стали уже появляться от американской стороны… Лететь куда-то вдаль, где угасает заря, где живут добрые и счастливые люди…
Не раз на глаза навёртывались
слёзы; снимая пальцем капельку влаги, он, надув губы, сначала рассматривал её на свет, потом отирал палец о рубаху, точно давил
слезу. Город молчал, он как бы растаял
в зное, и не было его; лишь изредка по улице тихо, нерешительно шаркали чьи-то шаги, — должно быть,
проходили в поисках милостыни мужики, очумевшие от голода и опьяняющей жары.
Но еще и пяти минут не
прошло после всеобщего счастья, как вдруг между нами явилась Татьяна Ивановна. Каким образом, каким чутьем могла она так скоро, сидя у себя наверху, узнать про любовь и про свадьбу? Она впорхнула с сияющим лицом, со
слезами радости на глазах,
в обольстительно изящном туалете (наверху она-таки успела переодеться) и прямо, с громкими криками, бросилась обнимать Настеньку.